Заводной апельсин - Страница 30

– Вы к тому, чтобы мне снова?.. Чтобы я снова смотрел на?.. О нет, – простонал я. – Это ужасно!

– Разумеется, ужасно, – улыбнулся доктор Браном. – Насилие – ужасающая штука. Этому-то вы у нас и учитесь. Ваше тело этому учится.

– Но я все же не понимаю, – проговорил я. – Не понимаю, почему мне так плохо от этого. Раньше мне никогда от этого плохо не делалось. Раньше было как раз наоборот. Я в смысле, что когда я делал это или смотрел на это, я чувствовал себя как раз хорошо. Не понимаю, что такое… почему… какого figa…

– Жизнь – удивительная штука, – сказал Браном тоном святоши. – Процессы жизни, устройство человеческого организма – кому дано полностью постигнуть эти чудеса? Доктор Бродский, конечно же, выдающийся человек. С вами происходит то, что и должно происходить с каждым нормальным, здоровым человеческим существом, наблюдающим действие сил зла, работу разрушительного начала. Вас делают нормальным, вас делают здоровым.

– Во-первых, мне этого не нужно, – сказал я. – Во-вторых, я вообще не понимаю. Я чувствую себя совершенно больным от того, что вы со мной делаете.

– Разве вы сейчас плохо себя чувствуете? – спросил он со своей дружелюбной улыбкой от uha до uha. – Вы пьете чай, отдыхаете, спокойно беседуете с другом – вам сейчас может быть только хорошо!

Слушая его, я осторожненько попробовал вновь ощутить боль и тошноту в голове и во всем теле, но нет, бллин, действительно я чувствовал себя хорошо и даже проголодался.

– Не могу взять в толк, – сказал я. – Вы, видимо, специально что-то делаете, чтобы мне было так скверно. – И я в раздумье нахмурился.

– Вам только что было плохо, – сказал он, – потому что вы выздоравливаете. Когда человек здоров, он отзывается на зло чувством страха и дурноты. Вы выздоравливаете, вот и все. Завтра к этому времени вы будете еще здоровее. – Затем он похлопал меня по коленке и вышел, а я задумался, силясь разгадать эту головоломку. Похоже было, что провода и всякие прочие штуки, которые они цепляли к моему телу, заставляли меня чувствовать себя больным, и все это сплошной подвох. Я все еще силился найти разгадку и подумывал уже о том, не лучше ли будет завтра вообще воспротивиться их попыткам привязать меня к креслу и затеять с ними настоящий dratshing – есть же у меня все-таки какие-то права! – когда ко мне вошел еще один человек. Это был улыбчивый starikashka, который назвался представителем комиссии по социальной интеграции бывших заключенных; он принес с собой множество бумажек и бланков.

– Куда, – обратился он ко мне, – вы пойдете, когда окажетесь на свободе?

Я, по правде говоря, как-то даже не думал о таких вещах, и вообще до меня только теперь начало доходить, что очень скоро я буду свободен как вольный ветер, и тут же я осознал, что это произойдет только в том случае, если я буду идти у них на поводу и не стану затевать dratshing, kritshing, не буду ни от чего отказываться и так далее. Я говорю:

– Ну, домой пойду. Назад к своим predkam.

– К вашим – кому? – Он не очень-то vjezzhal в жаргон nadtsatyh, поэтому я пояснил:

– В свой родной дом, к родителям.

– Понятно, – отозвался он. – А когда у вас в последний раз с ними было свидание?

– С месяц назад, – сказал я, – или что-то около. Нам отменили потом все свидания из-за того, что какому-то prestupniku удалось протащить в зону durr, которую ему передала его kisa. Этакую подлянку сыграли – чтобы безвинных людей всех из-за одного наказывали! Поэтому я их уже около месяца не видел.

– Понятно, – сказал kashka. – А ваши родители информированы о том, что вас перевели сюда и скоро освободят? – Слово-то какое: освободят, – спятить можно! Я говорю:

– Нет. – И добавил: – Будет им приятный такой сюрприз, а что? Вдруг вхожу в дверь и говорю: «Вот и я, явился не запылился, снова на свободе!» Очень даже neslabo.

– Ладно, – сказал представитель комиссии, – этот вопрос отпал. Раз у вас есть где жить, пускай. Теперь остается проблема работы, верно? – И он показал мне длинный перечень всяких мест, куда я мог устроиться на работу, но я подумал – вот еще, это дело потерпит. Сперва надо устроить себе небольшой отпуск. А потом всегда можно будет пуститься в krasting и запросто набить полные карманы deng, единственное только, что теперь мне надо будет работать очень осмотрительно и действовать в odinotshestve; никаким так называемым друзьям я уже не верил. Поэтому я предложил ему с этим делом подождать и обсудить как-нибудь потом. «Хорошо-хорошо-хорошо», – сразу же согласился он и поднялся уходить. И тут выяснилось, что он какой-то слегка с приветом, потому что в дверях он хихикнул и говорит:

– А ты не хочешь мне напоследок двинуть в рыло?

Я даже решил, что скорей всего ослышался, и говорю:

– Чего?

– Не хочешь ли ты, – снова хихикнул он, – напоследок вроде как дать мне в морду?

Я озадаченно нахмурился и сказал:

– Зачем?

– Ну, – усмехнулся он, – просто чтобы посмотреть, как ты выздоравливаешь. – И с этими словами он нагнулся, подставляя мне hariu, жирную и расплывшуюся в ухмылке. Я сжал кулак и с размаху двинул, но он проворно отстранился, все еще ухмыляясь, так что мой кулак пронзил пустой воздух. Все это показалось мне очень непонятным, и я нахмурился, а он удалился, хохоча во всю глотку. И тут, бллин, я снова почувствовал тошноту, точь-в-точь как после сеанса, хотя и ненадолго, всего на пару минут. Потом тошнота исчезла, и когда мне принесли обед, оказалось, что аппетит мой не пострадал, и я готов наброситься на жареную курицу. Однако странно – с чего это вдруг starikashke захотелось получить toltshok в litso? И, опять-таки, странно, с чего мне потом стало дурно?